Ицува смотрел телевизор вполглаза. Даже в то смутное время, когда ему пришлось буквально втискиваться в человеческое общество, спорт не показался ему интересным. Да и он видел эту запись уже столько раз, что мог бы по секундам рассказать каждую из этих для кого-то крайне значимых побед. Но Додзаэмон-сан любил сумо и включал эту плёнку каждый раз, когда они вот так собирались поздними вечерами. Как-то так сложилось. Ицува не возражал. Это была почти что традиция, даже ритуал. И традициям не обязательно быть древними, а ритуалам – тайными, чтобы их уважать и соблюдать. Вот они и уважали, и соблюдали – быть может даже просто из принципа.
Ицува пригубил чуть тёплое сакэ. К моменту, когда первая бутылка сакэ начинала заканчиваться, их разговоры всегда перетекали во что-то если не философское, то точно задушевное – ни о чём и обо всём сразу. Хотя они даже толком захмелеть не успевали. Убедить в последнем Хаямэси-сан, впрочем, было практически невозможно.
– А так ли хороша слава, Додзаэмон-сан? – Ицува прищурился, глядя куда-то сквозь капли сакэ в отёко. – Сейчас слава даётся легко: покривляйся перед камерами, напиши бездарную книгу, в конце концов поставь какой-нибудь рекорд – даже самый идиотский. И всё – слава твоя. Но чего стоит такая слава? Да ничего она не стоит, ноль ей цена… как и всем тем, кто прославляет подобное.
Ицува на секунду прервался, чтобы подлить себе ещё сакэ, но, задумавшись, так и не донёс отёко до губ, поставив её обратно на стол.
– А теперь вспомни, кого славили чуть больше полувека назад? – Ицува нехорошо улыбнулся и покачал головой. – Самоубийц. Изуверов. Безумцев. Я не рассказываю о них в школе. Следовало бы, но… ты сам понимаешь. Разумеется, это чёрная страница в истории нашей страны. Далеко не первая, но самая чёрная. Но и до этого же не было лучше! И разумеется, Додзаэмон-сан, ты возразишь мне, скажешь, что были у нас великие герои, гениальные писатели и, почему нет — выдающиеся спортсмены. Да, были. Но только на каждого героя у нас приходится пара убийц, пяток воров и десяток сумасбродов. И все они прославлены! Все до единого! Вот и выходит, мой друг, что выбор у тебя между славой бездарной и славой, которая вполне может оказаться темнее чёрного. Может, конечно, и повезти, но… если мне дадут выбирать, я лучше не появлюсь на страницах истории вовсе, чем буду упомянут, как очередной предок, про которого все знают и за которого всем безумно стыдно.
Ицува махнул рукой и одним глотком выпил сакэ, которое даже не успело оставить после себя хоть какого-то вкуса, только слегка обожгло горло. Разговоры о былом, о старом, всегда что-то ворошили в нём. Иногда хорошее, чаще – не очень. Что не мешало ему вспоминать и рассказывать. Всякое и о всяком.
– Да и потом, Додзаэмон-сан, про тебя и так в округе все знают, – Ицува важно поднял указательный палец. – И ещё долго знать будут. И потом будут рассказывать: про тебя, про «Даси-но Умэ» и про то, какой вкусный тянко там подавали. Чем не слава? Да, не в боях завоёванная. Зато честная и чистая. И убеждать никого не нужно.

Стоило подойти ближе, как разговор двух мужчин по разные стороны стойки прекратился. На вопрос Такуи, его сосед лишь подметил, что вот так садиться к кому-то поздно вечером может быть несколько... опрометчиво.
- А... извините, я думал тут ещё открыто. Но если нет, тогда я...

Не успел Такуя договорить, как человек за стойкой разразился громким голосом. Он задавал вопросы, но не успевал Аоки внятно сформулировать ответ, как мысль летела дальше, в новые просторы, что уже и не хотелось сбивать темп рассказа перебиванием. Такуя посчитал это за предложение посидеть и немного помолчать - к тому же, раз предположительно хозяин ятая так настаивал на супе, да ещё и на бесплатном, будет совсем уж неловко отказываться. Принимать тоже было неловко, он ведь мог спокойно за него заплатить, но поток речи бы пресек любые попытки предложить деньги за работу.

А потом началась байка. Такуя аж удивился, как понял, куда он действительно попал - прямо к другим ханъё, которые его пока что не знали. Разве стоило так прилюдно, по сути прямо на улице, рассказывать про прошлые мистические приключения? Слегка обернувшись, Аоки увидел полное безразличие проходящих мимо людей к открытому ятаю, словно его тут вообще не стояло... может быть, здесь было что-то, невидимое обычному глазу? Да, скорее всего, ведь ханъё умеют хранить свои секреты.

Однако, весь этот флёр древней силы и мудрости улетучился, как только стало понятно, что именно такое "стиль мягкого и твердого духа". А стало понятно практически мгновенно, как хозяин ятая впервые за несколько минут остановился в своем разговоре, подбирая более пристойные слова. Осознание истинной сути вещей даже читалась на лице Такуи, который с приподнятыми бровями дослушал остаток истории.
Непонятно только, хозяин решил сгладить углы только из вежливости, или потом ещё придется поправлять, что Аоки уже давно как совершеннолетний? Впрочем, было видно, что и хозяин, и сосед были достаточно старше его, чтобы всё ещё считать Такую "ребёнком".

И всё же, это была немного странная история, под которую резали огурец. И подали белый суп. Благо, реакция соседа, представившегося как Ицува, обнадеживала, что это был не какой-то местечковый розыгрыш, а просто хозяин в своей гостеприимности не заметил, кхм, случайного подтекста байки с действительностью.

- Благодарю. - Вежливо ответил Такуя, заметив, что, после окончания истории, ему дают заговорить. - Занимательная история, уверен, что у этого стиля много поклонников противоположного пола.
Не удержавшись от сухо представленного вывода, он продолжил:
- Аоки Такуя. В Никко я жил раньше, сейчас как раз недавно вернулся обратно. Впрочем, можно сказать, что я тут впервые в... подобном качестве. - Пусть он конечно же понял, что говорит явно не с обычными людьми, Такуя пока что решил немного предохраниться, ответив вкрадчиво. Если что - можно будет повернуть эту тему в иное русло, а то мало ли, скажут, что как-то плохо он хранит секреты общины с непривычки.

- Не сочтите за оскорбление, Окинами-сан, но вы уверены, что хотите дать этот хиядзиру бесплатно? Я могу заплатить, мне не трудно. - Бесплатно или нет, Такуя всё же попробовал поданный поздний ужин. И так и застыл на месте с целой гаммой чувств на до этого спокойном лице.

Это был самый вкусный суп в его жизни.